http://alesrjazanov.narod.ru/04.htm
АЛЕСЬ РЯЗАНОВ
ПОЭМА ЭХА
Как возникли улитки – темно и спорно. Не найдены до сих пор их предки. Но исследованья подтвердили: есть у них необычная функция – таить и помнить.
Ты сам себя помнишь только таким, да слова, что тогда от тебя не скрывали: ну, как ему объяснишь?!. Сам потом и поймет, что он такой. А мать, когда на тебя оглянулась, как всполошилась: ведь он понимает все, что мы говорим!
Вновь тебе пригодились твоя деревяшка и круглый крапчатый камень – ты ими играл, и тебе было ладно: то уже не болело, как в никуда исчезло, как исчезла однажды, когда ты порезался стеклышком, кровь на пальце – сама, просто так, без твоих усилий...
Ни та твоя деревяшка, ни крапчатый камень, ни мотылек, за которым гонялся, ни ваши – как думал – аисты на сарае ничего тебе не сказали: ни в чем не почуял чужого.
Потом ты играл с детьми в пыльном дорожном песке – пригоршнями бросали вверх: а на кого упадет?!. Подбрасывали и отбегали, подбрасывали и кричали: ...на кого бог, на того и я... И ты отбегал и кричал тоже, и не замечал: на тебя больше всех...
Сгребали песчаные кучи, и все у тебя получалось, как у других, но стоило только поспорить, кто больше песка натаскал, – соседский мальчишка вдруг крикнул враждебно: Горбун!.. И дети, вскочивши, подхватили все как один: Горбун!..
Ты застыл... растерялся... домой побежал, а сзади кричали одно и то же: Горбун!.. нелепое, безобразное, несправедливое слово, но слово это было про то. Ты бежал и не плакал – к тем, кто заступится: о, папа!.. о, мама!.. к ним... К тем, кто исправит, чтобы все хорошо было, кто защитит... А у крыльца ты вдруг остановился, вспомнил их разговор и что-то понял, и тогда заплакал, и плакал, припавши к крыльцу... А слово, запавши в тебя, взошло, обозначивши самую сущность, – о, детская правота и жестокость!..
Разглядывая ракушку, внимание обращать надо на все ямки и бугорки. Нет у нее ничего лишнего: как общая форма, так и самая маленькая морщинка – все необходимо. По найденной ракушке можно всегда догадаться о том, кто ее жилец.
Не тебя замечали – твой горб, не тебя презирали – горб, а тебя жалели: загубленная судьба, а он ведь так еще мал... И стал твоею судьбою горб, и твоя судьба им стала... Твои одногодки играли в судьбу, а она – если непоправима... если бесповоротно... Когда одна капля, чтоб разлилось, когда один миг – и чтоб навсегда... Кем хочется стать вам? Тому – чемпионом, тому – лесником, а тому – генералом, но никому – горбатым... Ну, а ты не хотел быть никем, ты хотел быть обычным учеником. И больше ничего... Ничего больше.
Росли твои одноклассники и росли твои одноклассницы, а у тебя рос горб – словно живое созданье, тебя высасывающее, словно рука фокусника, комкающая и прячущая. Ты отставал – догоняли тебя младшие и отталкивали... оттирали... А пробовал защищаться – не получалось, только отчаянно цеплялся длинными гибкими пальцами, а они вырывались, опережая...
Ты был им всем оправданьем в их неудачах и бедах: ...у Горбуна еще хуже... самый нестоящий стал им опорой... Из верхнего позвонка выросла голова, а из спинных – горб, и он, незаметно для всех, приподнял тебя надо всеми... Ты стал понимать, что и ты можешь иметь преимущество, и имел тогда преимущество: во всем, но только не в теле...
В каждой части человеческого тела повторяется весь человек, царство животных тоже повторяет его... Голова повторяет туловище – а что повторил горб? Что отразилось в горбе?.. Чем богаче ракушка на приметы, тем более самобытна улитка.
Очень манило тебя, в чем сам обделен был, – тело: мужское и женское, сильное, стройное, округлое тело... Словно пугливый зверек, таился и жадно глядел, как на пляже царит и множится тело: заполняет воду, и землю, и солнце, тебя вытесняя, тело... На берегу находил ракушки, разламывал и наблюдал: умирает живое и скользкое... А где было пусто, думал: куда подевалась улитка?.. Куда деваются улитки из ракушек?..
Из года в год растет ракушка – злая ловушка, что сжимает безжалостно и заставляет скручиваться улитку в спираль. Спиральная форма ракушки изуродовала улитку: она не подчиняется основному закону живого мира – двусторонней симметрии...
В чем справедливость – в том, что люди живут или что умирают?.. В чем справедливость для них и в чем – для тебя?.. Если бы все были ровные или горбатые – и справедливость была б одинаковой, – и может ли быть неодинаковой справедливость?!.
Мать говорила: ...есть рай и есть ад. Кто на земле страдает – будет в раю... Но не сказала – в каком обличье: горбатым или обыкновенным, с памятью или без памяти, собою иль нет... А ты побоялся спросить и повторить вопрос: в чем справедливость?!. Если горбатым – в чем?.. И не горбатым – в чем?..
Улитке вредны одинаково и излишки воды, и засуха. Потому и ведет себя так, будто капризничает: то взбирается на стену или деревья, то укроется среди влажной травы – то Сцилла, а то Харибда...
Из памяти выросли руки твои – не из тела, длинные руки, и ты – не по ним, а памятью стали вода, и берег, и опустевшая ракушка в форме эха...
Улитка ползет по дороге, что и сама прокладывает: слизит... слизнячит... Если ее положить на пепел – а пепел не смачивается слизью – она остановится, вздыбится, а потом в отчаяньи спрячется в ракушку и станет покорно ждать смерти... По своему следу находит улитка дорогу к месту своего жительства, даже если и заползла далеко...
Долго ты видел одно лишь различье, различье жестокое: был ты и были иные, был ты и было совершенство, был ты и был бог, и было различье в подобии... По чьему подобию ты вырос, по чьему подобию ты рос, по чьему подобию народился?!. У совершенства – форма эха...
Ты вглядывался в людей... Соответствуют ли жизни люди?.. Соответствуют ли тела людям?.. У кого не хватает руки, кто хромой, кто без глаза, а кто плохо слышит – все ведь они калеки... Но ты и меж них необычен: у них отнято, тебе прибавлено...
Как-то вы встретили Юлю, слепую Юлю, самую презираемую, самую убогую в деревне, не преминули – смеялись, а ты был первым... Единственная в деревне землянка – Юлина, единственная, кто побирается, – Юля, у Юли – два Юлича, а у них – ни одного отца, и глаз только один у Юли... Остановилась Юля и стала вас проклинать – болезнями и смертью, смутились вы и отступили, а она все кричала: ...вы хуже меня, а Горбун хуже всех...
О, как ты потом стыдился и себя, и дружков своих – будто все над тобой смеялись... Зажиточный Юлин сосед ходил аккуратно в церковь, а Юля – когда-никогда... И он все ругал ее: вот послал же, мол, бог соседство... За то, что она не ходила, ругал, а за то, что ходила, ругал еще больше, и ругал просто так – ибо Юля... Дети его выносили слова из хаты, дразнили Юлю и снег кидали в трубу землянки... Ни одну девчонку в деревне так и не назвали Юлей и, наверно, не назовут: Юлино – Юле, улитке – улитино и Горбуново – тебе.
По остаткам улиток можно узнать про условия их существованья, причины их возникновенья и гибели; незаменимы для этого ракушки: они хорошо сохраняются в течение миллионов лет.
Куда умирают люди? Куда умирают люди?!. Куда умирают люди?!. Даже земля не спрячет и не исправят столетья того, что ты был горбатым... Временное – навечно: вечная память в форме эха... Ты вырастаешь из памяти...
Ты вырастаешь из смерти: смерть – когда помнишь. Что помнил сельский фельдшер: дважды его из петли вынимали, на третий – не уследили?!. Что помнила Юля своей слепотой?!. Что помнят люди, когда тоскуют?! Что помнишь ты неизбывно?! Смерть – когда помнишь... И форма эха...
Ты скончался и не начавшись – для ровности, для неущербности... Покореженная форма, что в нее влилось и сохранилось и что вылилось и выливается? Каким бы ты был, если бы не Горбуном?... Каким бы ты был?...И когда Горбуном не был, каким ты тогда был?.. Продолжилась твоя мысль: ты умер и воскрес, был ничем, а, воскресши, стал чем-то – стал живым, стал горбатым, стал Горбуном... Когда был живым от живых, завидовал живущим и жившим – у них все хорошо и хорошо было, ибо все у них, как у всех людей, а ставши живым от мертвых, вдруг преисполнился, что живешь... Ты рождался второй раз – через эхо, а эхо родилось через горб...
Что ни думал про горб – становилось горбу известно: когда сумрачное и враждебное – на тебе так же и отражалось, а когда родное и жалеючи – и он тебя жалел взаимно... Ты уклонялся и маялся, не желая этой приязни, и все представлял, как станешь хирургом и избавишься, наконец, от горба, и ответишь приязнью на приязнь, и по приязни женишься... А про то, что думал горб, и вообразить не решался...
Есть пророческий тип... Как органовый орган... И калечит, и мучит, и функция странная: предвещать, что появляется... предвещать, что возникает... предвещать новый тип: человека-улитку... и новую функцию...
Твоя мысль обострилась, как скальпель... Что хотел – то случалось в мыслях: ты в них гибнул... ты в них был землей засыпан, и могила твоя была от ограды третьей, и росла сирень, и были огороды неподалеку... Ты в мыслях жил и менялся: был то дерзким богатырем, то любовником неутомимым, а чаще всего – прибрежной улиткой... Как бессилен ты был не в мыслях – но и мысль твоя тоже пока что была бессильной...
Хирург, излечися сам... Ты будешь разрезать и сшивать, и искать у всех горб, и разгадывать сущность горба, отвергать и утверждать – и ничего не сможешь отвергнуть и утвердить: все дальше и выше – о, выше и дальше!.. – отодвигаться будут пороги жизни и твоих размышлений...
Улетали аисты и возвращались – словно знали в пространстве свою дорогу... А повреждалась гусеница – и мотылек поврежденным рождался... И наблюдать небо, и предсказывать ветер, либо грозу, и обстоятельства невозможные, и находить зелье себе от болезни... В руке неподвижного Шивы – пустая ракушка...
Улитка ни на минуту не может расстаться с ракушкой, разве что – когда умирает... Куда умирают улитки?!.
"Для сведенья... На берегу Н-ского озера кто-то оставил одежду с обувью и белье. Судя по одежде, владелец ее был горбат... Документов не обнаружено... Рядом с одеждой лежали круглый крапчатый камень и ракушка улитки... Тех, кому что-нибудь известно о владельце этих вещей, просим сообщить в отделение милиции..."
Куда деваются улитки из ракушек?..
Смерть – когда помнишь...
Перевод Владимира Козаровецкого